Предупреждение - закончено. Автор трепещет и просит о снисхождении.
"Я пел о богах и пел о героях,
О звоне клинков и кровавых битвах,
Покуда сокол мой был со мною,
Мне клекот его заменял молитвы...."
читать дальше
Все считали их братьями. Да они этого и не отрицали, и хоть и не было в них общей крови, принадлежа разным древам, они крепко переплели ветви. Говорят, воинская дружба сильнее любви, а, может, так близка к ней, что любовь не выдерживает соперничества и оттого меркнет рядом. Всякое говорят - кто сочиняет оды, а кто рассказывает похабные стишки в таверне.
Честно делили награду в походах. И ни кубок дивной работы, ни красавица, щедрая на жаркие взгляды, не могли поссорить их меж собой, хотя и кубки и красавиц умели они ценить. Но в одном бою ранен был побратим и хоть искусны были лекари, открыв глаза, не увидел он солнца, и вечная ночь, в которой издавна обречены скитаться слепцы, окружила его. Страшный удар для воина. И хотел он прервать свою, ставшую никчемной жизнь, не желая быть обузой, но вот беда – оставшись один, не смог найти верного меча. И последний горшок надсмехался над первым некогда воинам, подворачиваясь ему под ноги, и напрасно шарили пальцы, в надежде найти избавление. Впервые покатились слезы по щекам, и тогда обрадовался воин, что хоть этого своего позора он не увидит… Но почувствовав на руке тяжелую руку, понял, что стал побратим свидетелем его слабости и оттого горше стало во сто крат. Тогда попросил воин своего брата о последней услуге, а получил в ответ оплеуху да такую, что и в ушах зазвенело. Не мог он такого стерпеть, размахнулся в ответ. Перехватил побратим его руку, рассмеялся. Норов, говорит, прежний остался, значит и зрение вернется. И надежда согрела воина, и тьма вокруг перестала на мгновение быть такой душной.
Вернулись в крепость братья и немало лекарей попытали счастья, в надежде получить обещанную награду. И даже подшучивать воин выучился над тем, чем его очередной умелец потчевал. Перестали быть лабиринтом коридоры, перестали вещи подножки ставить. До последней ступеньки выучил воин крепость, как иные ученые зазубривают книгу. По звуку шагов мог определить, кто навстречу идет. Но ни разу с тех пор не брал он меч в руки – в битве с тьмой не поможет оружие.
Не реже лекарей стали гостить в крепости певцы умелые. И раньше желанны на пирах они были, а теперь только песни и могли воина утешить. Песни да сны, что как прежде яркими оставались.
От одного из певцов и услышали братья легенду – ослеп, мол, один князь на старости лет, но призвал волшебника к себе, заплатил ему щедро и сотворил тот заклинания, взяв лучшего сокола княжеского. И стал князь с той поры видеть то же, что и сокол его – на плече ли сидит птица или в поднебесье летает. А дочка княжеская думала, что совсем немощен стал отец ее, и решилась на предательство – открыть вздумала ворота врагу, что прельстил ее ласковыми речами. Только не укрылся сговор от очей соколиных. А когда стала дочь отпираться, нагло глядя в незрячие глаза отцовы, снялся с плеча князя сокол верный и вцепился в лицо лгунье, лишив ее и красоты и зрения…Только и сам князь не зажился после этого…
Веселее песни на пиру петь принято. Но не обидели певца искусного, наградили честь по чести да и расспросили, откуда, из каких краев такую песню принес. Развел певец руками – песня что бусы разноцветные. Что по дороге подобрал то и нанизал на нитку. Иной раз по месяцу строчку на языке катаешь и не знаешь то ли выплюнуть, то ли раскусить как орешек - до ядрышка сладкого добраться.
Попросил воин певца остаться. Дать ему несколько уроков, как со струнами сладить. Хоть к чему-то руки приложить. Тот и остался. Стар был, а тут и угол теплый и еда и почет.
Не давала песня про князя побратиму покоя. Басня глупая или подсказка как помочь?
К лекарям обращались, а к тем, кто волшбу творит? Говорят, только раз человек в своей жизни обратиться может к тем, кому иное ведомо, и не вправе отказать ему. А уж в другой раз, как договориться смогут. Волшбу творящие они тоже люди, хоть и в лесу живут. Душно им среди стен каменных, но поесть вкусно, да на мягком да и с мягким поспать не отказываются. И хоть говорят, истекает волшба из мира, как кровь из раны, и все больше шарлатанов по лесам, нет-нет, да и разнесется весть о новом чуде.
Порасспросил побратим людей, к кому идти лучше, ему и указали. Помеха волшба делу воинскому, оттого и не знал сам, в лес на поклон никогда не хаживал. А тут…не за себя ведь просить пошел…
Может, и в чащах дремучих волшебники живут, а этот на опушке – в избе чистой обитался. Старик и старик. Борода до пояса да глаза не по возрасту яркие. Встретил приветливо, в дом пригласил, да выслушал внимательно. Порасспрашивал, каких лекарей звали, головой качал одобрительно. Улыбался все, да как про песню рассказал побратим, перестал улыбаться.
- Злая песня.
- От чего ж злая?
- Сам посуди. Есть ли страшнее что-нибудь, чем детей своих пережить да еще и самому стать причиной смерти их.
- Есть. Отца родного предать.
- Вы, воины, мечам своим подобны. Слишком уж прямые. Что в песне сказано? Увидал сокол сговор, может и услыхал? И на ухо нашептал князю?
- С врагом увидал. Вот и сговор.
- С врагом…враги иной раз женихами становятся. А если полюбила, если у отца выспросить разрешения хотела?
Не нашелся, что ответить воин.
- А птица зоркая да глупая, птица хищная, до крови охочая что увидать могла? Видеть и понимать вещи куда как разные. Слепцы они и зрячими бывают. Как и наоборот.
Всякая тварь мир по-своему видит. Глянул бы на себя муравьем-букашкой, со страху помер бы. Или со смеху. Знаю, о чем попросить хочешь. Не труди язык уговорами. Откажу тебе…и любой откажет. Злая песня, а в жизни оно злее бывает.
Не стал спорить побратим, поблагодарил, да и пошел восвояси. Отказал старик…но не сказал, что нет такого заклинания. Значит, посговорчивей поискать надобно.
Только непросто это оказалось.
Волшбу творящие они не грибы – под каждым деревцем пяток не найдешь. Жить просторно любят, да и не все визитам рады. К одному и вовсе добраться не смог - зарос лес кустами колючими. Плюнул, да назад повернул. У такого, поди допросишься.
И крепость тоже не след надолго оставлять.
А брат и не спросит лишний раз, где пропадает. Обузой все показаться боится. Уже мечом во дворе машет – слепец, никчемный. Уж молодь гоняет, калека жалкий. А все обуза…
Девица из покоев его, раскрасневшаяся, под утро вышла. Пожалела, наверно, убогого. И раскраснелась от жалости как раз.
Да только все равно, как лучина он, что уголек уронить готова да погаснуть. Сколько то еще огонек продержится, темноту освещая…
Уже думал снова к старику идти. Умолять, упрашивать…пригрозить если нужно. Нельзя человеку мир видеть глазами звериными…пусть видит человеческими. Никого ближе брата нет. Тьму с ним разделить готов не то что светом поделиться. Что ж плохого в том? Почему помочь не хотят? Или трудно им, многомудрым, руками всплеснуть…
Подсказал как раз певец захожий, где еще один из этого племени живет. Не близко. И берет дорого…ну а что ж не брать. Золотых дел мастер за работу заламывать цену не стыдиться, а волшбу творящим – зазорно?
Певца одарил, в путь засобирался. Уж на коня сел, певец за стремя ухватился. Подумал побратим – денег мало дал, еще попросить хочет, и кошель приготовил.
- Ручей там темный. Ты не пей из него. Стороной обойди лучше.
- Неужто вода мертвая?
- Живая. Обойди стороной, как ручей услышишь.
Пожал плечами побратим. Да не привык он советами пренебрегать. Никогда не помешает перед тем как стрелу закладывать узнать у старожилов, откуда ветер дует.
Хоть путь неблизкий, да конь быстрый. А за спиной не плащ – надежда всех окрыляющая.
Ох, и налазился он по лесу. Сколько раз волшбу творящих да живущих наособицу добрым словом помянул. Сколько мухоморов безвинных сапогами сгубил. Паутина липкая так и норовит с ветки да на лицо уцепиться. Вроде и светлый лес и сухой…а не любит он людей. В такой по грибы-ягоды ходить не станешь. Взмок весь. Конь и тот устал вроде. А тут как раз к ручью вышли. Потянулся конь к воде, ноздри раздувая. Почуял прохладу ласковую. Потянул за уздечку коня - понятно, что пить хочет. Сам то из фляжки освежился, да что коню фляжка. Мотнул конь головой упрямо, но послушал хозяина. А хозяин рукав у рубахи намочил – коню морду обтер. Хоть так, а облегчение.
Вышел не к избе – такой дом не в каждом городе увидишь. Немало за волшбу здесь берут, так ведь всегда найдутся те, что платить готовы. Зубами заскрипел, увидев дорогу к дому проторенную. Ну конечно. Добро то, наверно, мешками возят. Сам то чего через лес пер?
А теперь вся рубаха в разводах. За бродягу примут да и не пустят на порог. Но приветлив оказался хозяин. Гостя в палаты проводил, коня напоить велел. Прежде чем за стол не усадил гостя, да еду-питье слуги не подали, разговоры не велел разговаривать. С хозяином не спорят, а подкрепиться с дороги не помешает.
Вино выпили, перевернул хозяин бокал. Значит, для разговора время. Все как есть рассказал, и того не утаил побратим, что другие ему отказали.
Пожевал хозяин губами. Да руками разводить не стал.
- Трудно это. Не каждому под силу. Не стану я тебя сейчас надеждой тешить. Утром ответ дам. За ночь, что за книгами просижу, ничего с тебя не возьму, но уж если соглашусь, не серчай. Себя не обижу.
По нраву речь такая пришлась побратиму. Поблагодарил он сердечно хозяина. А тут уж вечер. Поклонился хозяин да в покои свои ушел, перед тем слугам наказав за работой его не беспокоить да гостя в лучшую комнату проводить.
Только как уснуть? Вот и зовешь утро, чтоб быстрее пришло, с боку на бок ворочаясь. Так и не смог побратим глаз сомкнуть. Решил коня проведать. Хорошо его в конюшне хозяйской устроили. Погладил по морде, гриву расчесал, уж обратно через двор пошел. Слышит – скребется кто-то в ворота. Да не в те, парадные, что резьбой хвалятся – в малые, что для слуг. А за воротами уже плачут вроде. Да так жалобно. Только в чужом доме чужим не след открывать. Мало ли кто на ночь глядя пожаловал. Думал в дом вернуться побратим да тут шаги услышал и сам не заметил, как в тень отступил.
Подошел хозяин, в плащ закутавшись, к воротам.
- Ты чего под дверьми воешь? Гостям спать мне работать мешаешь?
- Пусти, хозяин. Обогреться только. Холодно мне. – Голос за воротами молодой да ломкий. Видно и правда зуб на зуб не попадает.
- Сказано тебе было, до первого льда не являйся. Не замерзнешь, а захочешь и так согреешься.
Стихло все за воротами. Видно знал гость незваный – не поддастся уговорам хозяин строгий.
Неуютно стало побратиму да и перед хозяином стыдно. Будто спрятался да подглядывал, непонятно что умышляя. Дождался, пока шаги во дворе стихнут, да и пошел к себе. И сам не заметил, как уснул.
Поутру постучал в дверь слуга, доложил с почтением, мол, ждет хозяин и стол накрыт.
Уж как старался волнения побратим не выдать, а нет-нет, да и затеребит рука пояс. Не стал хозяин гостя с ответом томить, церемониями мучить.
- Возьмусь я за работу. Изрядно пыли книжной поглотать пришлось, но нашел, что нужно.
Только тут понял побратим, что смог полной грудью вздохнуть, а до этого словно обручем сдавливало.
Тут подался вперед хозяин, чуть вино не расплескав.
- Знаешь ли, о чем просишь? Я заклятий назад не беру. Волшбу творить – не яблоки из мешка доставать, обратно, надкусив, не засунешь. Разума лишишься, если не души…
Встал побратим из-за стола, поклонился в пол хозяину. Ни перед кем спину не гнул до этого.
- Ничего мне не жалко для брата, не попрекну тебя никогда тем, что просьбу выполнил. Вознагражу щедро.
- Награду позже обсудим. Лишнего не попрошу. Только…помощь от тебя мне понадобится. Не по вкусу тебе она придется, знаю. Да иначе нельзя. В полночь пойдешь, коню своему горло перережешь, кровь соберешь в чашу, а как последняя капля вытечет, глаза его мне принесешь.
Побелели у побратима губы. И слово вымолвить не может. Даже для простого человека конь – не животина просто о четырех ногах, что телегу да плуг тащит, а уж для воина….Столько боев вместе прошли. От стрелы конь его прикрыл, на дыбы встав, от смерти верной унес раненого. Как его – ножом после этого? Рука ведь не поднимется…
- Не напрасной жестокости я от тебя требую. Для иных заклятий и детей своих отдавали…город от мора спасти, нечисть изгнать. Прошли те времена. А все же и сейчас волшба иногда крови требует. Да не просто крови – жертвы. Других коней хоть табун прирежь а той силы не получишь, что надобно.
Вздохнул побратим. Все отдать был готов, так неужто теперь засомневался…
- Сделаю, как сказал ты.
А больше ни слова не сказал да и еду оставил нетронутой. Кусок в горло разве полезет после такого.
- Не сердись, хозяин. Не прими за обиду, да только не в мочь мне за столом сейчас сидеть. До полночи есть еще время…Коню своему вместо стойла теплого да душного ветра глоток подарить хочу, да и сам попрощаться.
Кивнул только хозяин. Кто ж не поймет. К котенку малому и то душой прикипишь бывает.
Вывел побратим коня во двор, всхрапнул тот радостно, хозяина увидав. И все, казалось, в глаза посмотреть старается. Чувствует, что не ладно на сердце…
От скачки бешеной – слезы в глазах. Словно горло сжало лапой шершавой – пыли, видно, наглотался.
А солнце торопи ты его или задержаться попроси – все одно путь свой в срок совершит, за холмами скроется. Алый до кровавости закат по небу разлился – завтра, значит, ветрено будет.
Дал хозяин чашу побратиму. В глаза посмотрел серьезно, не передумал ли. Приняли руки чашу, не дрогнув. Тяжелая та оказалась, и еще тяжелее скоро станет. Своей бы кровью наполнил, лишь бы порог конюшни не переступать.
Ласково коня огладил, гриву расчесал напоследок. Яблоком угостил румяным да на ухо все нашептывал. Не прощения просил – успокаивал…
От 07.10
Два дня готовил снадобье хозяин, в покоях своих заперевшись. Не с кем побратиму оказалось словом перемолвится. Не приучены здесь слуги болтать, словно немые, хоть между собой языками и чешут. Скоро в обратный путь собираться. Коня купить надобно. Не найдешь замены скакуну верному, а добраться то до крепости как без коня? Пусть не хромой будет да послушный и только. Отправился побратим на ярмарку при городке. Не через лес пошел – дорогой утоптанной.
Хороша ярмарка. Всяк как на праздник вырядился – себя показать, товар присмотреть. Бойкий здесь, видно торг идет. До хрипоты купец с покупателем о цене спорят, да не корысть у обоих в глазах – азарт, а ну кто у кого лишнюю монетку в честной борьбе выманит. Целое искусство, если кто понимает. Да и кони здесь неплохи оказались. Приглядел побратим вороного одного, торговаться не стал – сразу заплатил. Так, наверно, после того как жена любимая умирает, в дом приводят ту, что хозяйство вести будет, да за детьми присмотрит. Усмехнулся побратим – коня с женой сравнил. Вот еще выдумал. Смирным оказался Вороной, шагом быстрый, уздечке послушный. А большего и не надо.
До ярмарки долго шел, да по ярмарке еще сколько отшагал – проголодался, а тут как раз дух мясной за нос ухватил, к харчевне привел. Не слушать же песни утробные на обратном пути. Привязал побратим коня, внутрь зашел, да хозяина за стол усевшись подозвал. Шумно в харчевне. Кто покупку обмывает, кто знакомого встретил, кто горло промочить зашел, язык поразмять да других послушать. Не было побратиму дела до сплетней местных, а уши они ведь и без приказа слова ловят.
- Нашли вчера еще одного. Тоже, говорят, улыбается, а лицо то синее.
- Не из городских ли.
- Да не, заезжий, и имени то никто не знает. И чего его в лес понесло?
- Чужаков все приманивает, нечисть. Который это будет?
- Да третий уж. Бабы говорят - русалки балуют. Только ни озера, ни болота рядом, где нашли тех… Не в луже утонули же.
- Мож и в луже. Сосед мой по пьяни в тарелке похлебки утоп.
- С любовью небось жена ту похлебку готовила…
- Это все тот, что в лесу живет нечисть всякую приваживает. Они ему и дом отстроить помогли…и в услужении нечисть у него.
- Чего врешь то? Племяш мой там батрачит. Да я тебя за него…
И какая же харчевня без драки. Столы тут крепкие, а за посуду битую найдет хозяин с кого взыскать. Кулаки то у него немаленькие. Не стал побратим мешать местным хребты друг другу ломать. Утомятся – еще вина закажут, да опять вместе сядут байки травить.
Обратно вернулся, хозяин на пороге его встретил.
- Готово все. Да вот незадача. Снадобье то в полнолуние давать надо, а сегодня как раз переполнилась луна да на убыль пошла. Подождать придется.
Призадумался побратим. Уж не обмануть его вздумал волшбу творящий. Да об оплате пока речь не ведет.
- Попрошу тебя об услуге, а золота не возьму пока. У тебя же время будет раздумать – пускать ли в ход снадобье. Может, и к лучшему… Да вижу по глазам не свернешь ты с полдороги.
- Чем помочь тебе смогу? – побратим спрашивает, а у самого в голове – иная то услуга подороже золота быть может. Не выдает ли хозяин плату основную за задаток?
- В лесу сруби мечом ветку с самого старого дуба, который до темноты найдешь. Да мне принеси. Вижу, недоверчив ты, ветка эта для снадобья, что силу мужскую возвращает, нужна. Проку не будет от нее, если слабый человек сломит.
- Свою ли силу не потеряю? А то мало ли. Свой сучок крепким дорог.
Рассмеялись оба. И не думал побратим, что веселиться так быстро сможет. От ужина отказался – сыт был, в лес пошел. Как раз до заката время оставалось.
Видно, плохое у леса настроение в прошлый раз было. Сменил гнев на милость – комаров звенящих над ухом да кусачих не напускал, подножки из корней толстых не ставил. На поляне ягодой сладкой угостил, белку любопытную послал за гостем присмотреть. Встречаются дубки крепкие да уж больно молодые. Поглубже в лес зайти нужно – там патриархи древесные живут, те, что молоди всей этой отцы да деды. Не ошибся побратим – отыскал дуб что и впятером не обхватишь. Высоко ветви от земли подняты – лезть пришлось, а с мечом то несподручно. Ну да ладно. Пришлось умение мальчишеское вспомнить. Как на яблоню старую наперегонки лезли, да потом с яблоками под рубахой от сторожа удирали. И не поймешь – то ли сердце изнутри об ребра колотится, то ли яблоки об те же ребра – снаружи.
Да в детстве то ловчее побратим был. Или пятка босая тогда лучше знала, где ветка сухая. Мечом махнул, а тут под ногой хрупнуло. Ухватиться попытался да не смог. Так на землю и брякнулся – в глазах потемнело.
В себя пришел, а уж не в глазах темно – солнце закатилось. Рядом меч верный – хорошо хоть не на хозяина неуклюжего упал, да ветка дубовая, трудом нелегким добытая, болью поясничной купленная. Ко лбу руку поднял – прохладного пальцы коснулись. И кто тут заботливый платок в воде холодной смоченный положил на головушку многострадальную? Услыхал побратим шорох – обернулся. Да взглядом с помощником неизвестным и встретился.
Мальчишка совсем. Глазища в пол-лица – видать перепугался. Не каждый день с дубов мужики здоровые вместо желудей падают. Но ведь не прошел мимо.
- Давно выхаживаешь?
- Уж час как под дубом отдыхаешь. Цел ли?
Голос звонкий у мальчишки да тихий чуть ли не вкрадчивый. Пригляделся побратим к нему. Ни лукошка при себе, ни оружия. Да и в рубашке шелковой по лесу не шастают…
- Цел вроде. Да меня, чтоб повредить, посильнее уронить надобно.
Не хвататься же за меч сразу…Точно подумает мальчишка, что незнакомец головой приложился. Да мальчишка ли это…
Всхлипнул тут носом спаситель его да и разревелся. Еле-еле сквозь слезы разобрал побратим, что заблудился он, по лесу ходил-бродил, замерз да оголодал…а тут его под дубом увидал. Думал, что мертвый, совсем испугался.
- Что ревешь как дите малое, здесь час до жилья шагать. Тебя куда отвести? Отец с матерью обыскались уже …
Да только от тех слов затрясся мальчишка, что лист осиновый. Побледнел – сейчас в обморок свалится. Встряхнул его побратим за плечи худые. Убежал от кого что ли?
Почувствовал на себе мальчишка руки сильные – успокоился вроде, всхлипывать перестал. Серьезным взгляд стал. Вроде и слезы высохли как и не было.
- Откуда пришел, туда мне нет возврата. Возьми с собой. Службу сослужу.
Вздохнул побратим. И на что ему мальчишка? В крепость привести, да на кухню отдать в услужение? Рубашка вон шелковая…видать не из бедного дома убег. Говорит, вроде, складно.
- Службы от тебя…Ладно, не гоню, – закричала тут птица ночная как заплакала. У мальчишки – душа в пятки. Вскрикнул, да в побратима вцепился – не отдерешь. А пальцы то ледяные – через рубаху холодят. – И чего испугался? В лесу тех тварей бояться надо, что молчат, да подкрадываются тихо.
Эх, нашел, чем утешить – про тварей лесных рассказом. Мальчишка вон и зубами клацать начал, пока по лесу продирался, и так, видно, от каждого шороха шарахался. Ладно, крепость большая, от лишнего рта не обедняет. Будет кого стряпчим сладостями закармливать, да подзатыльники отвешивать.
- Замерз совсем, как погляжу. Погоди, костер разведу – отогреешься, потом пойдем.
Закивал мальчишка согласно. Что ж сам огня не развел? Не умеет или глаз чей зоркий привлечь побоялся? Расспросить бы его потом…
Веток вдвоем натаскали, сложил побратим шалашик малый, искру высек – затеплился огонек, только знай теперь – подкармливай. Поднялся костер рыжий, ветками потрескивая. Протянул мальчишка к костру руки тонкие, улыбнулся впервые. Покачал головой побратим съестного то и не взял с собой ничего. Хоть бы хлеба краюшку…
А мальчишку разморило от тепла. Того и гляди заснет…да чего там, уже заснул. Глупый, кто ж встречному так доверяется. И будить жалко – намаялся, что и трава мягче перины показалась. Что ж. По лесу ночью идти – удовольствие маленькое. Мечом круг очертил, от нечисти замыкая. В костер веток подбросил – до утра хватит. Сам рядом улегся, на локте голову пристроив. Да только в голове все крутится, и чего голос мальчишки знаком вроде. Где слышать мог? Так и уснул.
Сны такие юнцам впору, в которых кровь кипит молодая. Хоть иной раз, если поход затянулся, проснешься под утро – куда себя деть не знаешь. И чучелу с косой рад будешь. Только непохожи на сон прикосновения ласковые да умелые. Сбросил побратим дремоту с себя, а уж после и руки бесстыдные сбросил. Темно еще, а костер, что до утра гореть должен, погас, даже огонька по углям не бегает.
- Ты чего это удумал? – За руки схватил, от себя отодвинул.
- Согрей меня…холодно здесь, а ты согрей, – шепчет бездумно, вертится, опять прижаться пытается. И рубашки-то нет уже на нем. Кожа в темноте мало не светится.
Вот ведь. То ли с головой у него неладно, то ли отблагодарить так решил, да в штаны полез. С благодарностями, значит.
- Вот сейчас согрею. Встану, хворостину обломаю и так согрею – сидеть не сможешь. Этим что ли службу сослужить захотел?
- Что умею, тем и служу, - почудилась ли насмешка в голосе? – Зачем отказываешься? Хорошо ведь…
Что хорошо – чистая правда. Так хорошо, хоть штаны снимай да еще лучше делай. Вот только…мальчишка же. Видно держал кто-то у себя да и приохотил к утехам таким. Слышал побратим, что бывает такое. Да только что ж убежать он решил, если самому по вкусу…
- Ударь, если хочешь, только не гони, – так не о ласке, о глотке воды просят.
Долго ли противиться будешь, если голова кругом? А мальчишке только волю дай – сам все сделает. И кто научил только…Что вытворял – вспоминать и стыдно и сладко. Только и сдерживал себя, чтоб не помять, да боли не причинить. Себя то сдерживал…а этого и не удержишь. Уснул, довольный, его б к ручью сейчас…
Поздно головой мотать, да себя корить – сделанного не воротишь. Да и за что корить. Не силой же брал. А от предложенного кто откажется…особенно, если предлагать умеют настойчиво.
Думал побратим, глаз после такого не сомкнет. Да куда там – разморило, только засветло проснулся. Спит мальчишка рядом. Посмотришь на него – и правда что ли ночью примерещилось? Только на шее следы такие после снов не остаются. А мальчишка уж успел к ручью сходить – вон и волосы намочил, плескаясь. Думал за плечо тронуть, разбудить, а тот уже глаза открыл, смотрит внимательно, будто и хорошего не ждет.
- Рассвело уже. Идти пора.
Улыбнулся мальчишка, да неужто боялся, что в лесу его побратим оставит. И худой – со вчерашнего ведь точно не ел, разве орехи да ягоды. Прихватил побратим с собой ветку дубовую. Думал, на плечо мальчишку, да и сам тот резво шагает.
До опушки леса добрались, остановился мальчишка.
- Не отсюда ведь ты. Скоро ли домой возвращаться решил?
- Сегодня и возвращаюсь. Кому на глаза показаться боишься?
- Если сегодня, дозволь тут тебя дождаться. Ищут меня…Мало ли кто любопытный потом доложит.
Пожал побратим плечами – вроде дело говорит мальчишка.
- Голодный ведь ты.
- Потерплю…
- А не боишься, что не вернусь? Звать как тебя? - Только сейчас побратиму подумалось - ночь вместе провели, а имя спросить запамятовал.
Вроде как отступил мальчишка на шаг.
- Вернешься, теплый ты. Сам мне имя выбери, старым не хочу называться.
- Дурачок ты. Кто ж от имени отказывается. Это же души твоей часть…
Обхватил мальчишка плечи руками. Опять замерз или вспомнил что? Мало ли чего натерпеться пришлось. Может, и имя немило стало. – Не грусти, приду за тобой скоро, там и про имя подумаем…
Принял хозяин ветку дубовую с благодарностью. Про то, отчего задержался побратим, выспрашивать не стал. Словно в самый раз для гостей в лесу ночевать.
- В полнолуние снадобье это выпить дашь, да смотри, подумай перед тем крепко. Такой подарок не каждому по плечу окажется. Коли свершится все, как хотел ты, вернешься и заплатишь.
Назвал хозяин цену - табун коней чистокровных купить можно. Да ведь не жалко золота. И не на ярмарке, чтоб торговаться - по рукам ударили. Спрятал побратим снадобье у сердца, коня оседлал да с хозяином простился.
Вроде и недолго отсутствовал, а к месту, где уговорились с мальчишкой, подъехал – на душе неспокойно. Только вышел мальчишка из-за дерева – от сердца отлегло.
- Поешь, путь впереди дальний.
- Чем дальше, тем лучше, - мальчишка отвечает, а в еду-то прямо вцепился. Все до крошки съел. Еще бы попросил, да, видно, не уместится больше. Ну да все равно тяжесть небольшая. И не почувствовал, наверно, вороной, что двоих нести на спине пришлось.
Хорошо домой вернуться. Да не просто вернуться – избавление с собой для брата названного привезти от тьмы безжалостной. Ничего пока решил не говорить. До полнолуния ждать всего. Да ведь и недолгое ожидание пыткой оказаться может. А ну как не подействует снадобье - вместо надежды отчаянье подарит. С коня спешился, мальчишке слезть помог. Накормить велел да пристроить, чтоб не обижал никто. От вопросов отмахнулся, потом мол. Да и думать забыл про находку свою лесную. К брату поспешил.
Обнялись крепко. Больно видеть на лице дорогом глаза не зрячие. Каждый раз смотришь – взгляд встретить надеешься…
- И в каком болоте ты плавал, что тиной от тебя так несет? – улыбается побратим, только в глазах улыбки нет, пусты глаза у слепцов.
- Я к брату спешил, а слышу что? Воняет, мол. Эх, без меча убил, без ножа зарезал.
- Для убитого в животе у тебя урчит больно громко.
Рассмеялись, да на ужин вместе отправились. Думал побратим плечо подставить - крутая лестница больно - да устыдился движения своего. Не калека ведь брат его названный, вон и идет – не споткнется.
Рады воины предводителю своему. Пьют за здравие. И так пили бы, конечно, но уж раз повод есть… Да еще и в поход идти скоро. За это тоже выпить надобно. Помертвело на миг лицо слепца, словно по недосмотру чьему-то за столом воинским оказавшегося. Во дворе легко мечом махать, а в бою по другому все. Неужто в крепости остаться придется? Самая компания ему теперь – старики, бабы да дети малые. Чтобы мысли черные прогнать, да горечи не показать своей, тронул пальцами струны звонкие. Песню да повеселее. Чтоб подхватили все разом. Чтоб самому, пока с ними поешь, забыть об увечье тяжком.
В прок пошли уроки певца старого. Коли нет дела другого, кроме как за струны дергать – поневоле быстро выучишься. Хороша песня - словно вино доброе в голову ударяет, в пляс зовет. А тут вплелся в хор общий голосок нитью серебряной. Как родник чистый. Как капель весенняя звонкий. Никого здесь не знал с голосом таким.
Уже другую песню начал – все рядом голосок, все ближе. Другие отсекает один за другим. Так на два голоса песню и закончили.
- Кто ж певца нового в крепость зазвал, а мне не сказал ничего?
- В лесу певец этот заплутал, - побратим ему отвечает, - вот с собой и пришлось прихватить.
Поманил мальчишку к себе.
- Раз пришел, за стол садись, отъедайся.
Не стал мальчишка смущаться. То ли необучен этому, то ли и правда есть хочет да ведь на кухне накормить должны были. Вон и рубаха чистая хоть и не шелковая, и вихры приглажены. Повариха она баба добрая. Ей хоть ребенка, хоть котенка в руки дай – обиходит. Даром что своих десять ртов.
Вина налил найденышу. Думал водой разбавить, чтоб не захмелел, да головой потом не мучился. Сам себя одернул. Что ж это – для поцелуев взрослый, а для вина дите неразумное? Поцелуи- то вспомнил, чуть через край не перелил. Посмотрел на него найденыш насмешливо будто, да быстро взгляд к тарелке вернул.
Не успел мальчишка кубок осушить, а уж воины новых песен требуют. Рассмеялся слепец.
- Дали б мальцу прожевать. Подавится ведь, – голову к мальчишке повернул, сразу видно – недавно потерял зрение, - Порадуем ли песней народ, Родничок?
Хлопнул себя по коленям побратим, на найденыша весело поглядывая.
- Вот и имя нашли тебе.
Улыбнулся найденыш растерянно. Кивнул только. По душе, значит, имя пришлось.
Так Родничком и стали звать. Неделя уж прошла – пообжился мальчишка. Да без дела не сидит. То на кухне поможет, то в конюшне крутится. Лишние руки нигде не помешают, коли работать любят. Хорошо ему тут и ладно. Кроме мальчишки есть о чем голове болеть. Поход снаряжать надо, стены подновить, да запасы к зиме опять же сами в кладовые не пришагают. Так иной раз умаешься – подушку ночью обнимешь и нет кроме нее никого милее. И брат не отстает – чем может помогает. Сроку до полнолуния все меньше. Наливается красавица ночная светом медовым, словно яблочко спелое круглится…
В один день спину себе побратим натрудил. То-то завтра нагибаться будет сладко…
Только лег, стук-постук в дверь. Открыл – Родничок на пороге. Повариха-то, на глаз острая, мазь прислала. Мастерица она до мазей этих. Чуть ли не из навоза намешает, а ведь помогает. Не принюхиваться главное. В комнату пропустил мальчишку – не самому же себе спину лекарствовать. И так не повернуться.
Уж задремывать стал, а тут чувствует – другими прикосновения стали. Не перепутаешь. Обернулся – мальчишка-то разделся уж. Не иначе как опять…благодарить вздумал. Только не дело это. Тогда в лесу ладно еще – головой, мол, ударился. А мальчишке в самый раз пора науку чужую забывать.
Запястья перехватил тонкие, по вихрам огладил, большего себе не позволяя.
- Не мути, Родничок, водицу. Не поднимай со дна желания темные. Одевайся да к себе иди. За помощь спасибо, а иного не нужно.
Ласково говорит побратим да непреклонно.
- Холодно мне, - Родничок шепчет, улыбается бездумно, всем телом льнет.
- А ты на ночь к печке ляг поближе. Тут и согреешься, – одеться помог да за дверь ласково и выставил.
Повертелся, конечно, перед сном. Даже выругался сквозь зубы, а потом уснул – намаялся за день все же.
А на следующий день плач горький в крепости – утонул у поварихи сын старший. На рыбалку пошел, очень уж уху любила матушка, да к назначенному времени и не вернулся. Удочки на берегу только нашли. И зачем понадобилось мальчишке в воду лезть? Осень ведь на дворе…Да всякое бывает. Коли судьба такая
Утирает повариха слезы передником. Старший был – в отца весь, помощник. Утирает слезы, да Родничка по вихрам гладит.
- Отняла река у меня сына старшего. Видно ты теперь вместо него.
Не терпит пустоты сердце материнское…кто ж осудит. А Родничок к ней ластится котенком, как может утешает. Всплакнул даже…
Всем мальчишка полюбился. И правда Родничок. Не ленив да отзывчив, на пиру песни подпевает – заслушаешься. Даже слепец ему улыбается. По шагам узнавать стал.
Все меж тем своим чередом идет. Уж луне совсем немного осталось, чтоб в полный сок войти.
А тут на пиру заметил побратим – переглядывается Родничок с одним воином. Вот и сам раньше ушел, вот и воин, немного выждав, из-за стола встал. Не за мальчишкой ли вслед отправился? В чужие дела, понятно, нос не суй. Да только не дело это…
Глядь, а недалеко оба ушли - до конюшни всего. Не терпелось, видно. Ох не гривы коням они чесать собрались. Не стал побратим ждать, пока портки снять успеют – не подглядывать ведь пришел.
Сразу у воина охота к поцелуям сладким прошла. Как в прорубь окунули. Отвесил ему побратим подзатыльник, да прочь идти велел.
Если силы много дурной скопилось, назавтра с мечом до седьмого пота побегает – растратит все, только до кровати ноги переставить останется.
А мальчишка рубашку одевать не торопится. Один ушел уж другому рад? Да неужто все равно с кем в сене валяться? Нехорошее в душе шевельнулось.
- Что же медлишь. И порты снимай.
Словно подменили мальчишку. Не котенок – ласка хищная. Не подходит – подкрадывается будто. Тело гибкое само в руки просится. Вздохнул побратим, картины стыдные от себя отгоняя.
За ухо мальчишку поймал, мало не открутил напрочь.
- Говорил я тебе, не мути водицу? Говорил. Что ж не послушал совета доброго?
Смотрит мальчишка испуганно. Не того видно ожидал.
- Холодно было…
Вот заладил. И жалко вроде. Да ведь одного на конюшню потащил и другого потащит. Слухи они ведь быстрее стрел летят. Был Родничок - станет лужа помойная, из которой всяк напиться горазд. От такого то не отмоешься. А воин тот по весне девицу одну сговорить думал. Да кто ж за него пойдет, коли узнают.
Вздохнул побратим. И не хочется, а надо. Вожжи с крючка снял, да загнул мальчишку, чтоб сподручней было.
В четверть силы бил – и этого для науки хватит. Молчит мальчишка – терпит. В лесу то стонал. Вспомнил разом – щеки загорелись, опустил вожжи.
- Одевайся, да чтоб духу твоего здесь не было. Коли узнаю, что за старое взялся, два дня присесть на мягкое не сможешь.
Тут шаги осторожные, кто еще в конюшню пожаловал?
Вырвался птицей мальчишка, что там вырвался, уж и не держали. То молчал, а то так жалобно заплакал…да на шею слепцу и бросился.
Сошлись брови над глазами незрячими. С таким лицом обычно меч из ножен достают.
А мальчишка жмется к нему, словно защиты ищет. Ни словечка не промолвил, только всхлипывает да дрожит.
Прошелся слепец ладонью от плеча да по спине худой – совсем лицо закаменело.
- Это кто ж здесь храбрый такой, голос подай. Или только со слабым на сеновале воевать умеешь?
Вздохнул побратим. Мальчишку от грязи спасти вздумал, да сам по колено и вляпался. Поди теперь, объясни, оправдайся.
Да только неужто тот, с кем в бою плечо к плечу, спина к спине стояли, дурное про него помыслит?
Хоть не может слепец видеть, все равно побратим на свет вышел. В темноте прячутся те, что злое таят.
- Никого кроме меня здесь нет, – сам одежду мальчишки поднял да ему и протянул. Обернулся тот, всхлипнул снова. Тень ли на лицо легла, да опять усмешка примерещилась. Примерещилась да пропала. Вот стоит, испуганный, рубашку натягивает, в штанину все ногой не попадет.
Молчит слепец, и тяжелее слов бранных молчание это вынести.
Не эти шаги услышать думал, не этот голос услышать.
Как прижался к нему Родничок – гневом сердце затопило. Кто же здесь, в крепости, гнусь такую сотворить вздумал? И сам не знал, зачем в конюшню зашел, да видно сердце позвало.
Только мигом гнев неверием немым обернулся, пеплом горьким рассыпался. Чтоб мальчишку да против воли…Брата в таком заподозрить, все равно что меч поднять. В глаза бы взглянуть – разом прочь разлетелись бы мысли черные. А не взглянешь. Ровен голос брата, нет в нем ни вины, ни страха…да вот только слезы-то мальчишки рубаху на груди промочили. Чему тут поверить?
Так молчал. И когда брат прошел мимо молчал тоже. Не сразу понял – за рукав дергают.
Приобнял легко – дрожит Родничок. Спрашивать не стал ни о чем – и так натерпелся, что ж еще и расспросами мучить.
- Замерз ты, как погляжу. Ну, ко мне пойдем, вина горячего выпьешь, заснешь быстро…
Слышны всхлипывания, а улыбка – не смех, не различишь на слух ее, как ни старайся.
Фыркнул конь недовольно, к поилке наклонившись – тиной вода пахнет, словно из болота начерпали.
____________ Upd
Тоньше волоса трещинка, а все равно не назовешь уж целым блюдце. Со стороны и не сразу приметишь, а потом глядь – в руках разломилось.
Стал Родничок в покоях слепца ночевать – много ли мальчишке места надо. И никто дурного в том не углядел – взял и взял в услужение мальчишку, а там, может, и к делу воинскому приставит со временем. Не все ж Родничку на кухне да на конюшне помогать.
И всего дри дня осталось прежде чем луна через край перельется да на убыль пойдет.
Не в ссоре братья вроде. Да только каждый сомнение затаил в сердце.
Уж не рад побратим найденыша лесного видеть – взглядом при встрече огибает. Нет вины за мальчишкой – виновата ли глина в том, что гончар из нее вылепил…да найти бы гончара того. И не знает побратим как со снадобьем подойти, не в вино же тайком подливать.
Высока плата за снадобье была да оценит ли тот для, кого старался? И стыдно от мыслей этих, будто похвалиться решил щедростью своей вместо того, чтоб от души с братом поделиться.
Гордость упрямее лука тугого – не согнешь. А все ж нашел в себе силы побратим в покои к слепцу постучать. Родничок двери и открыл. Улыбнулся вроде как и приветливо, да только фальшивой та приветливость показалось. Вот только улыбка не монетка – на зуб не проверишь.
Вошел побратим в покои, мальчишку жестом небрежным погулять отправил.
- Что ж, брат, так и будем друг от друга носы воротить?
Не того хотел, да против воли упрек в голосе прозвучал. Только что же это? Видит в углу то котомка дорожная собрана, да и брат в рубахе чистой да не нарядной – как раз в путь.
- Сам я к тебе зайти собирался, - слепец отвечает, да опередил ты меня. Крепость эту с тобой закладывали, а ныне оставляю ее под рукой твоей.
- Что ж это удумал ты, братец, на меня все взвалить?
- Не помощник я более. Здесь глаза мозолить, да на жалость набиваться не хочу. Тебя вон обидел измышлениями гадкими. Как такое на ум могло придти… и убогость моя мне не оправдание.
- Я в походе на меч твой рассчитывал. Кого ж теперь над отрядом ставить, нет тебе замены.
Дернулся слепец, словно по лицу его ударили, отвернулся.
- Не насмешничаешь, знаю. Да только не веди разговоры такие. Держал в руках раньше меч да узду конскую, а теперь пришло время котомку да гусли брать. А до ночлега ближайшего слепцу дорогу покажут люди добрые, пивом за песню угостят.
…И не страшно было, когда один против десятерых стоял и не знал, подоспеет ли подмога, а тут разом горло сжало. лучше руку на плаху, чем брата потерять. Шагнул вперед, положил руки на плечи, а потом разом про снадобье рассказал. Тороплив был рассказ, да сбивчив, и впервые голос у побратима дрожал.
- Не говорил я до поры, чтоб зря не тревожить, а теперь вижу и опоздать мог…
Отступил слепец, словам торопливым поверить не смея. Разум еще упорствует – не бывает такого, а сердце заходится – не вздохнуть от радости, да разве радость это, когда из темницы на свет вывести обещают. Радость это конь быстрый, улыбка девичья, меч острый, а вот как назвать, когда жизнь на ладони протягивают…Может, певец искусный слова бы подыскал, а слепец вместо слов побратима так обнял, что ребра затрещали.
- Рад, что силушку ты не растерял, да только не помни ненароком, не то за двоих тебе биться придется.
Будто тетива лопнула натянутая туго. Рассмеялись громко, птиц с окна распугали гоготом.
Словно на праздник этой ночью небо принарядилось. Ни одной звездочки за тучкой не потеряло. Все напоказ – любуйтесь, кому голову не лень задрать. Вдосталь сегодня у луны серебра светлого – щедро дарит, а все не убывает.
Открыл побратим склянку со снадобьем, на двоих разделил, как велено было. Протянул слепцу его половину. Медлить не стали, до капли разом выпили. Горечь полынная с медом в одном глотке смешались. Потемнело в глазах у побратима на единый миг. Не хочет тьма жертву свою отпускать, да и от новой не отказалась бы. А потом словно покрывало плотное с головы сдернули - улыбается луна-красавица, сомнений не ведающаяя. Да не только ему одному улыбается. Лучше слов любых вздох изумленный рядом подсказал – подействовало снадобье. Только не долго слепец бывший луной любовался - глаза слезами застило. Иногда и воинам плакать не зазорно.
Созвали пир – поход скорый объявить. И оба брата во главе стола сидели, и у обоих глаза одинаково ясные были.
- Ты брат, когда в глазах двоиться начнет. кубок у меня отбирай. Значит, хватит мне.
- Я, брат, твоим зрением свою рожу хмельную пока хорошо вижу. А повороти-ка голову, сидит там славница одна и вышивка у нее на сарафане…
- Что тебе до вышивки?
- А ты туда гляди, где вышивка заканчивается. Круты те холмы, не каждому взобраться.
Наклонилась девица, вино разливая,
- Зачем взбираться? Тропинка есть между, вон как тебе путь усердно показывают…
Голоса хмельные, шутки молодецкие – хорошо перед походом веселиться надобно, чтоб удачу приманить, да с собой взять. Удача она грустных обходит, а к веселым сама в руки идет. Да и девицы веселых любят…
А тут кубками застучали – песню требуют. Как откажешь? Малец незнакомый гусли ему подает. Смеется брат.
- Не признал? – спрашивает, - запевала же это твой, сам ему имя подарил.
Потупил глаза мальчишка. Раньше по голосу узнавал, а молчаливого как отличишь?
- Что притих, звонкий? Заробел что ли? Помогай, песню заводи.
Прикрыл глаза слепец недавний. Струны вслепую осваивал, так и играть привык. А то брат на девицу засмотрится – с перебора собьешься.
Завели они сперва песню на два голоса, а там и другие подхватили…
Так с тех пор и повелось. Вместе братья – на двоих у них одно зрение, а коли порознь – повязкой темной слепец глаза закрывает. Не подглядывать же, что там побратим за закрытыми дверями делает.
Родничок так при нем в покоях и остался. И ведь прикипел к нему слепец. То из лука стрелять учить начнет, да ток, чтоб по звуку знать, куда стрела полетит, то про походы сказывать вечерами начнет, а перед снов по волосам потрепет.
Был просто найденыш лесной, а теперь приемыш скорее. Сердце, оно, кого принять, у хозяина не спрашивает. Для иного запертым останется стучи не стучи, а другой и не заметишь, как порог перешагнет. Раньше, кроме как о битвах и не задумывался, а теперь иной раз и придет на ум, что после себя кроме меча оставишь, да кубка пустого.
Кузнец молот да наковальню сыну вместе с мастерством оставляет. Купец хитрости да богатство меж наследниками разделяет. Пристало ли воину бездетным оставаться? Ратное дело не кузница, где до старости молотом можно махать, и ложатся в землю, те кто мечу преданы, седины не нажив…Для каждого возраста свои помыслы. Видать юность на зрелость сменил, как меняет лето весну.
Заплатил побратим волшбу творящему все, что договорено было, да еще сверх того накинул щедро. За радость такую – не жалко. По правую руку от него брат, как всегда прежде в походах бывало. И вперед они смотрят одним взором, и в бою как одно целое – не найти врагам бреши. и спасения не найти…
С победой в крепость вернулись. Прежде чем праздновать, погибших вспомнить надо, оделить семьи осиротевшие.
Вышли девицы воинам навстречу. тихи, улыбки до поры спрятали. Утереть надо воинам лица от пыли дорожной, от смерти, что любит, за живых после боя цепляться. Примет полотно белое на себя грязь, а после огонь очистником послужит.
А после поднесли девицы воды воинам. Тут и улыбнуться можно тому. кто приглянулся больше. И увидев одну из улыбок. улыбнулся в ответ слепец…и лишь потом понял - не ему она предназначалась. Чужим зрением чужое увидел. Глаза и закрыть можно, а лицо в памяти осталось. Глаза-васильки, да носик вздернутый, да веснушек пригоршня. Описывать начнешь и не поймешь, на чем взгляд задержался. Да только побратим разглядывать ее не стал долго, воды испил, да с другой, телом попышнее переглядываться стал. После похода самое оно с такой подушки примять.
А та, что улыбку сразу двум подарила, того не зная, за спины подружек отступила да и скрылась.
_________________Upd
Всему на пиру место нашлось – и печали о тех, кто за стол праздничный больше не сядет, и радости за тех, кто невредимым вернулся. А девчонку курносую только мельком увидать удалось. И про кубок слепец позабыл.
Нежность кроткая в глазах васильковых, просьба немая – задержи взгляд, молодец добрый, заметь. Так цветок к солнцу тянется, только многим то солнце светит, а цветок лучом случайным согрелся – тем и доволен.
Вором нечаянным слепец себя почувствовал. Не стерпел, стал расспрашивать побратима, что за девчонка, да откуда. Оказалось, пришел в крепость резчик умелый по дереву работы искать, да для семьи места тихого. Рукам умелым всегда здесь рады. А с резчиком жена его да дети за стены надежные переселились. Девчонка эта у него старшая.
Тут как раз Родничок гусли поднес…По виду и не скажешь, что прислушивался.
Уж сколько выпито, сколько песен спето.
- А что, брат, сосватать, может за тебя девицу? Ты жених завидный, да и меня постарше будешь, тебе первому любушку в дом вводить. А я со стороны посмотрю, может, тоже надумаю.
И солоней шутки меж собой отпускать привыкли. Да только захотелось слепцу после слов этих за ворот побратима поднять, да и приложить легонько об стеночку. Неужто не видит, что на него девчонка смотрит, глаз не сводит? Неужто насмешничает?
Только схлынул хмель злой, стыдно за мысли такие стало. Отшутился в ответ, а горечь осталась.
Пошли в новолунье на реку девицы. Косы расплести, чтоб росли быстрее, в воду темную нагишом окунуться, по дорожке лунной проплыть на счастье, а после в благодарность венки пышные реке подарить.
Да только оказия вышла, видно, попала в ключ холодный девица одна – под воду ушла, вскрикнуть не успела. Хорошо подружка рядом оказалась, за косу и вытянула. Ох, хлебнула водицы девица. Да чуть в речку со страху разум не уронила. Стучит зубами, еле слова выговаривает.
-…За ногу схватил, пальцы воды холоднее. Словно иглами ледяными впился. К себе на дно утянуть хотел…
- Кто ж тянул тебя? В ключ придонный попала, да и свело ногу…
- Реку эту я сызмальства знаю. И ключи все, и течения. То не ключ, не трава водяная хваткая. Глянула я вниз…глаза огнями болотными…и голодные страсть. Сердце обмерло.
Тут в воде плеснуло, завизжали девицы – кто от страху, а кто и чтоб страху добавить.
После по домам разошлись.
Услышал слепец в комнате шаги знакомые.
- Где, непоседливый, полночи был? Девицам подпевал что ли?
_________________________Upd
Руку протянул – мокрые вихры. Молчание лишь в ответ ему.
Обвил тут Родничок шею его руками, тиной болотной повеяло. Страшно вдруг слепцу стало. Будто утопленник к нему пожаловал. Не стучит сердце, не слышно дыхания, да только крепка хватка. Оттолкнуть попытался, лишь теснее прижалось тело холодное, по-жабьи осклизское. Всяких противников побеждал, а тут мальчишку не хватает сил от себя отцепить. Полно, мальчишка ли это…
На помощь крикнуть думал, да прижались ко рту губы ледяные, вместо вздоха воды болотной слепец сполна глотнул. Словно тиной да ряской разум заволокло…
Не трепещет птица в силках, не бьется рыба в сетях, покорно слепец поцелуи принимает да свои в ответ дарит. Крепки те сети, что разум оплели, да тело освободили.
Шепчет ему Родничок, от ласк бесстыдных постанывая:
- Тепло с тобой, никому не отдам, ни с кем делить не буду…
Очнулся слепец поутру. Болит голова как после питья дурманного, выпитого без меры. А как память вернулась еще больнее стало. Не один он на постели разворошенной. Что вчера примерещилось, а что правдой было?
Обнимает его Родничок ласково, после сна разгоряченный, ластится. И кожа у него – шелк чистый, и губы горячи.
- В покоях твоих по полночи глаз не смыкал, к тебе прикоснуться не смел…
Исказилось лицо слепца страшно. Говорит он, голосом не владея.
- Убирайся отсюда, нечисть болотная, сам уйди, покуда не выкинули.
- За что же гонишь меня? – тихо Родничок спрашивает, звенит обида в голосе.
- Сыном тебя в сердце называл, только не того тебе надобно было. Коли получил свое, иди себе. Может, меча не боишься, да только проверять не хочу. Иди в болото свое, там тебе место…
То ли всхлип, то ли всплеск - тихо в комнате стало.
Только на полу следы мокрые, словно босой кто до двери запертой дошел да и исчез.
Upd. 21.02.2008
читать дальшеБогато ворота изукрашены, высока ограда – есть, что оберегать волшбу творящему от взглядов любопытных да рук жадных. Люди-то нынче без стыда без совести пошли – ни у кого воровать не боятся, намаешься каждого в лягушку превращать. Широк двор, да только тесно в нем хозяину стало – простора душа требует. Раньше богатства хотел, а теперь власти возжелал. А то придет иной гость с мешком золота – заплатить готов, а почтения в глазах не имеет. Будто к ремесленнику смиренному пришел - об услуге просит, а все равно себя выше волшбу творящего мнит…Попряталась по углам дворня, на глаза хозяину показаться боится – видно, что не в духе, что ж под руку горячую попадаться.
Стук постук в калиточку заднюю, кого еще принесло? Самолично хозяин гостю незваному отворил. А как отворил, да посмотрел, кто явился, усмехнулся язвительно.
- Нагулялся, значит. Как за ворота, будто помоев ведро выплеснули, сюда притек? Никак думаешь, что приму тебя?
Не отвечает гость, только голову в плечи вжал – ждет, когда сменит хозяин гнев на милость.
- Что же раньше не по нраву было? На привязи не держал – резвись в лесу сколько хочешь, в холода в дом пускал, в постели своей греться позволял. Али не хватало чего?
Цепко за подбородок ухватил, глаза прятать не позволяя.
- Молчишь…Кровь дурная – вода гнилая, а все туда же. Ну дак что, обогрели тебя? Так чего дрожишь как лист осиновый?
Раз по щеке ударил, второй – для острастки.
- Коли явился – пригодишься. Дерюгу эту с себя сними, да пока не одевайся – в опочивальне жди…
.
Продолжение в комментариях - не помещается в основной пост(((